Основные направления деятельности ИСКЧ, капитализация которого превышает 600 млн рублей, — регенеративная медицина, генная терапия и генетическая диагностика. Компания стала разработчиком одной из первых в мире официально одобренных методик генной терапии. Несмотря на международное признание ИСКЧ, Исаев по-прежнему живет и развивает бизнес в России. «Моцарт отечества не выбирает», — поясняет он. Бизнесмен поговорил с Forbes о проблемах российского биотеха и продлении человеческой жизни.
В истекшем году сразу две технологические компании достигли капитализации $1 трлн. Почему в биотехе оценки пока минимум на порядок скромнее?
Денежные сравнения тут иррелевантны: по влиянию на технологическую революцию биомедицина уверенно конкурирует за первенство. Одно из технических отличий связано с инвестиционными циклами: в биотехнологических проектах он составляет 7–10 лет, по сравнению с тремя годами в IT-стартапах. В информационных технологиях, будь то криптовалюты или поисковые системы, b2c-рынок у вас в руках, а биотех-компанию не пускает к потребителю само общество: все должно проходить через регуляторные институты, а это барьер на пути к быстрому росту капитализации. Другой фактор — врачебное сообщество, которое училось в среднем 20 лет назад. В здравоохранении медленно обновляются знания, и из-за этого цикл внедрения оказывается более длительным. Но в этом цикле вполне можно добиться успеха, чему есть множество примеров.
Вы считаете, что влияние биотехнологий будет расти?
Я в этом уверен. Предпосылки к этому созрели, хотя медицина пока не готова к переходу в новую реальность. Уже давно говорят, что современная медицина должна стать профилактической и персонифицированной, но общество консервативно: в большинстве стран 99% контактов врача и пациента происходит по факту заболевания. Люди же не верят в бессмертие. Как только человек примет концепцию, что он может жить не 75, а 150 или 300 лет, поменяется вся философия жизни. Дети, брак — все приобретает другой смысл. Это касается даже абстрактных понятий: «родина», например, означает совсем разные вещи в зависимости от того, живешь ты 60 или 1000 лет. И, разумеется, это будет означать переход к профилактическому здравоохранению.
Когда это может произойти?
Уже сейчас есть признаки того, что ситуация меняется. Структура расходов людей в последние годы существенно изменилась. Если раньше человек вкладывал заработанные деньги в дом или в машину, то для нового поколения это уже не представляет такой ценности для безопасности, как раньше. Новые сервисы и технологии меняют концепцию жизни. Освободившиеся ресурсы человек может тратить, к примеру, на здоровый образ жизни. Посмотрите, сколько людей уже пользуются первыми элементами вроде фитнеса, эстетической медицины или здорового питания. На это люди стали тратить значительно больше денег. Пока в этом списке нет профилактического здравоохранения, но ситуация неизбежно изменится. Впрочем, честно скажу, что те из наших технологий, которые относятся к профилактике (я не имею в виду то, что связано с существующей в здравоохранении репродуктивной генетикой), внедряются очень тяжело.
«Институт стволовых клеток человека» — редкий пример крупной биотехнологической компании, активно работающей в России уже полтора десятилетия. Как вы считаете, ваша бизнес-модель была бы жизнеспособной в другой стране, к примеру, в США?
Да, и была бы даже более успешной, потому что фактор среды имеет огромное значение. По уровню биотеха Америка не сравнима ни с кем, и даже отдельные биотехнологические кластеры — Сан-Франциско, Бостон, Сан-Диего — во много раз превосходят любую из европейских стран. Это обусловлено большим и дорогим здравоохранением, позволяющим очень эффективно отбирать технологии, которые дают даже небольшое экономическое преимущество. Большое и дорогое здравоохранение создает хороший потенциал для инвестиций капитала и привлекает инвесторов в отрасль. Посмотрите на расходы на первые в своем классе препараты в разных странах — это хороший показатель инноваций. Доля США составляет около 60%, все страны Европы — 13%, Россия вместе с двадцатью достаточно крупными странами, включая Бразилию, — менее одного процента. В области инноваций в здравоохранении наш рынок примерно в 400 раз меньше американского. Это большая проблема, как ее решить — вопрос сложный.
И все же вы развиваете свой бизнес в России. Зачем?
Это для меня больной вопрос: зачем все это было сделано здесь? Отвечу на него цитатой из Булата Окуджавы: «Моцарт отечества не выбирает». С другой стороны, любая компания, даже американская, должна ориентироваться на глобальный рынок. Если это учитывать, то фактор страны разработки приобретает совсем другое значение. В последние годы мы работаем как акселератор, и я лично поддерживаю несколько стартапов, причем строю их идеологию именно так. Когда молодым предпринимателям говорят: «Создайте российскую биотех-компанию, и вы сможете хорошо зарабатывать в России», — это неправда. Надо ориентироваться на глобальный рынок.
Существуют ли в нашей стране уникальные компетенции в области биотеха?
Уникальных компетенций не бывает нигде. В разных странах есть сильные и слабые стороны: в Индии, например, дешево и эффективно производят антитела и белки. Мне кажется, в России есть хороший ресурс — уровень образования в университетах, хотя, возможно, сейчас мы его теряем. Наших ученых знают и ценят в мире, но об уникальности речь не идет.
Что мешает создать в России современный биотех?
Технологии быстро развиваются. Сегодня драйверами роста являются концепции, созданные не полвека, а 20–25 лет назад. А у нас в тот период царила полная разруха, и только в последние годы мы начали заниматься инновациями. С другой стороны, в России за последнее время — начиная с 2008 года — созданы очень многие инструменты развития инновационного бизнеса на начальных этапах. Тогда, в 2008 году, все выглядело очень спекулятивно, но сделать это нормально было и невозможно: нельзя прийти в пустыню и сразу начать там строить биотех. Создали разные институты развития, одни стали более успешными, другие менее. Значительная часть средств пошла на накопление опыта. Однако вот уже 10 лет разные команды работают в различных направлениях и пробуют конвертировать полученные ресурсы в то, чтобы создать высокотехнологичную экономику.
Конкурентоспособна ли российская инфраструктура инноваций?
Это один из главных вопросов. У нас над многим надо работать и многое менять. Система поддержки инноваций на ранних этапах уже достаточно развита. На приемлемом уровне находится система образования. А дальше начинаются сложности: регуляторная система пока не очень дружественна инновациям. Правовая система в вопросах бизнеса и предпринимательства в целом на высоком уровне, но смотрите: 99% российских законов прекрасны, однако часть их просто не выполняется. У меня есть свое мнение о том, почему это не работает, но факт, что в целом среда малоэффективна и над ней надо работать.
Тем не менее у вас все получилось именно в этой среде.
Почему мне удалось, а обычному стартаперу будет сложно? Потому что у меня был опыт работы в этой среде. А когда приходит молодой предприниматель, он должен потратить время на то, чтобы понять: на бумаге правила одни, а на самом деле они другие. Время — дорогой ресурс, и он тратит его на то, чтобы осознать, что озвученные правила — лицемерие. Лицемерие стало экономической проблемой страны.
Что можно с этим сделать?
Хороший вопрос. Здесь почти как в медицине: пока не признаешь, что что-то болит, и не начнешь этим заниматься, проблему не решить. Надо идти к доктору.